В Атырау
-3 
– Я специализируюсь на казахской истории XIX века, и иногда мне встречались архивные документы, где упоминаются шала-казахи, – говорит Болат Тажибаевич. – Ну, и кроме того, не скрою, на написание этой статьи меня подвигла непрекращающаяся дискуссия по поводу современных “истинных казахов” и “полуказахов”. Поэтому я постарался собрать, насколько это возможно, все имеющиеся документы и научную литературу по этой проблеме в архивах и библиотеках Алматы, Москвы, Санкт-Петербурга и Ташкента.
– И при этом вы сделали вывод, что шала-казахи XIX века не имеют никакого отношения к современным и не являются их предками?
– Так и есть. Все материалы подтверждают это. Шала-казахи как социокультурная группа впервые появились в Северо-Восточном и Восточном Казахстане в конце XVIII – начале XIX века. Образовали ее мигрировавшие в степь татары, выходцы из среднеазиатских ханств, Синьцзяна, беглые русские солдаты, казаки, калмыки и др. Здесь они обрели новую родину, женились на казашках, но так как эти люди находились вне родоплеменной структуры казахского общества, то они и их потомки получили название “шала-казахи”.
Правда, уже после того как я написал статью, мне попалась книга по истории города Верного и Семиречья, опубликованная в конце 2009 года. Там есть небольшая статья про шала-казахов. Однако автор, похоже, не разобрался в проблеме и на основании воспоминаний П. П. Семенова-Тян-Шанского о встрече с шала-казахом, возможно беглым русским солдатом, пришел к выводу, что основным языком шала-казахов был русский. Это, конечно, неверно. Все представители первого поколения шала-казахов владели казахским языком, а для их детей и внуков казахский язык был родным. Кроме того, шала-казахами именовались и некоторые родовые подразделения в составе казахских и кыргызских племен, часть которых была образована потомками представителей указанной социальной группы (подразделение шала-казах рода мамбет племени найман). Другие же получили это наименование от соседей за своеобразие собственного социокультурного облика, сформировавшегося в результате длительного проживания среди казахов; или же это были окыргызившиеся казахи, например, род абла, кыргызского племени сарыбагыш, представителем которого является бывший президент Киргизской Республики Акаев.
В генеалогических преданиях кыргызов – санжыре – этот род обозначен как выходец из аргынов. Вообще в массовом сознании представления о современных так называемых шала-казахах зачастую экстраполируются на исторических шала-казахов. Так, например, один из современных исследователей пишет, что шала-казахом XIX века являлся любой человек, у которого только один из родителей был казахом. И на этом основании он утверждает, что ша-ла-казахами по происхождению были знаменитый российский адвокат Ф. Плевако, один из лидеров контрреволюции генерал от инфантерии Л. Корнилов. Если исходить из этой логики, то к шала-казахам можно причислить и Махамбета Утемисова, у которого дед был туркменом. Более того, можно А. С. Пушкина назвать шала-орысом.
На самом деле сходство между нынешними и историческими шала-казахами только в названии.
Если сейчас шала-казахами считают тех, кто не владеет родным языком, то тогда это была отдельная социальная категория с особой ментальностью.
Современные шала – это дети и внуки нагыз-казахов, и никто из них не считает себя недоказахом. По представлениям казаха-кочевника того времени, все современные казахи являются шала-казахами или сартами. Вообще родовая сегрегация мне не очень по душе. Конечно, нужно знать своих предков, однако это знание не должно выходить за рамки культурных традиций, но когда трайбализм вмешивается в общественно-политическую жизнь государства, используется для достижения каких-нибудь политических и экономических преференций, хорошего получается мало. Последние события в Киргизии наглядно иллюстрируют это. Там общество также расколото на “кыргызов” и “киргизов”. Между прочим, у нас в дореволюционный период деление на жузы было не особо актуальным и пышно расцвело только после образования автономной республики, когда казахская партноменклатура стала использовать его в борьбе за власть.
На мой взгляд, культурная пропасть между казахскоязычными и русскоязычными казахами сильно преувеличена.
У каждого шала-казаха имеется множество родственников из числа нагыз-казахов, он с молоком матери впитывает многие казахские культурные традиции. Кроме того, проблема шала-казахов не исчезнет, когда все овладеют языком. Всегда найдутся люди, которые для достижения своих меркантильных целей станут будировать темы “неправильных” людей. Сегодня ты неправильно говоришь, а завтра скажут, что не так мыслишь. У нас ведь для некоторых людей борьба за возрождение казахского языка превратилась в вид профессиональной деятельности. Тогда как проблема языка не может рассматриваться отдельно от социальных, политических и экономических преобразований, как это происходит у нас. Она должна с ними увязываться.
– И каким образом?
– Если бы я знал, как это сделать, занялся бы политикой. Я достаточно индифферентно относился к этой полемике, пока не побывал в нашей глубинке. Вернулся в шоке. Не могу сказать, что я не знал о положении казахского аула, но одно дело – чужие рассказы, и совсем другое – собственные впечатления. И теперь думаю: к чему эти стенания о языке, когда твой собственный народ, носитель того самого языка, деградирует? И о каком развитии языка можно говорить при массовом обнищании казахского народа и утрате им моральных ориентиров?!
В будущем не исключена и такая ситуация, что нация будет расколота на образованное русско- или англоговорящее меньшинство (пусть и владеющее казахским языком) и казахскоязычное малообразованное большинство.
При таком раскладе все эти разговоры о возрождении языка являются утопией. И вообще, в основе существующей полемики лежит примитивный этнократизм, который почему-то считается патриотизмом и национализмом. Мы все знаем, как не нужно жить, но когда дело доходит до определения целей, а особенно путей их достижения, в обществе царит полный раздрай.
– Болат Тажибаевич, вернёмся к истории. В свое время у нас проходила конференция по мифотворчеству, и докладчики, в общем, сошлись на том, что созидательные мифы работают во благо общества.
– Если мы будем все время скрывать реальные исторические факты, подменять подлинное научное знание мифами, то обречены постоянно наступать на одни и те же грабли, следовательно, у нации и государства не будет будущего. И вообще, о вреде мифотворчества и связанного с ним исторического нигилизма пока никто еще не написал лучше покойного Нурболата Масанова.
До сих пор распространен миф, что причиной добровольного присоединения Казахстана к России послужило джунгарское нашествие.
Тогда как Абулхаир обратился к России, чтобы урегулировать свои отношения с вассалами царя: башкирами и калмыками. Царское правительство старалось не допустить союза казахов и джунгар, опасалось нападения ойратов на сибирские города. В Союзе уже потом историки дописали, что им было нужно. Или вот кричат о геноциде при Сталине и Голощекине. Но никто не поднимает вопрос об ответственности той же казахской элиты. Ездили по степи и отбирали скот у казахов ведь не русские, а братья по крови.
Тулеген Байтукенов, «Время»
1 июля 2010, 00:00