В Атырау
+9 
«Когда будет пойман последний осётр, умрёт жизнь на земле!» – любит повторять известный журналист, мой земляк-астраханец Гадильбек Минажевич ШАЛАХМЕТОВ. И он в чём-то прав: история Земли нам подарила такое существо – доисторическое, современника мамонта, и мы, казахи, вечно кичимся перед всеми четырьмя другими прикаспийскими государствами, что только у нас прямой, ничем не перекрытый проход для осетровых по реке. Ну давайте уже в благодарность сохраним этот подарок судьбы!– в волнении Вера ДЖАМАЛОВА (на снимке), очень интеллигентная, сдержанная женщина, начинает говорить гораздо громче обычного. А волнуется она каждый раз, когда речь заходит о том, что она называет «хищническим ловом».
КАК ЛЕГКО КУПИТЬ «КАРАНДАШ»
Возвышая голос, она всякий раз извиняется, но, похоже, она совсем не может говорить спокойно о том, что видит в Атырау, бывая здесь наездами раз в год. Ихтиолог-рыбовод Джамалова (сама она предпочитает формулировку «ветеран рыбной отрасли») давно на пенсии, но привычка ведь пуще неволи: ноги сами несут её на рыбный рынок, а разговоры с местной родней и знакомыми неизменно выруливают на старую тему о судьбе осетровых.
– Мне плохо, – говорит она, хватаясь за сердце. – Почти открыто на базарах продаётся осетрина: копчёная, балыком, свежая, кусками, распластанными тушками. И это – молодь, её видно. Как у вас говорят – «карандаши»? Хочешь купить рыбу? Не проблема. Во дворы заезжают машины: с головой штучка 1 000 тенге, а без головы, побольше чуть, свежая – 1 500. То есть хищнический, варварский лов идёт. Я от этого обилия и доступности в шоковом состоянии.
– Вас это так удивило? – я цинично признаюсь Вере Джаксановне, что «карандаши» на нелегальном, но не сильно замаскированном рынке Атырау – это обыденность, привычное явление.
– Да? Я не знала об этом. Это ужасно. Больше всего меня убивает философия – или как это назвать? – местных. Все спокойно об этом рассказывают, советуют, как и где купить… Как будто это инопланетяне, как будто они завтра сядут на корабль и улетят. Что, это не ваша земля или не ваши дети и внуки будут здесь жить?! Именно отношение местного населения меня удивляет.
ГОССЛУЖАЩИЙ, СОВЕТНИК, ЭКСПЕРТ
Выпускница астраханского рыбвтуза Джамалова всю свою трудовую жизнь проработала в различных институтах и ведомствах, курировавших вопросы лова и воспроизведения осетровых, и ушла на пенсию в 2006-м начальником управления охраны и воспроизводства животного мира министерства природных ресурсов и охраны окружающей среды РК и советником министра по тем же вопросам.
– Вы работали в Алматы, потом в Астане, всё время в кабинетах, при министрах, вы же чиновник.
– Да, всю жизнь проработала на государственной службе.
– А вы, простите, осетра живого видели? В «поле» работали, трогали руками?
– Всю жизнь трогала руками, – смеется Вера Джаксановна. – В качестве эксперта ежегодно, на протяжении многих лет привлекалась в комиссию по биоресурсам Каспийского моря. Эта пятисторонняя комиссия прикаспийских государств определяла ресурсы осетровых Каспия и занималась распределением лимитов на их вылов. Ротация председательствующей стороны происходила каждые два года – по часовой стрелке расположенных вокруг моря государств: Казахстан, Туркмения, Иран, Азербайджан, Россия.
«НЕЛЬЗЯ ДАВАТЬ РЫБАЧИТЬ В ПРЕДУСТЬЕ»
– Рыбаки говорят, сейчас в реке вообще рыбы нет, даже жереха. Я много думала, откуда столько молоди осетра попадает на местные рынки? Где её ловят? И поняла – этот совершенно хищнический вылов молоди осетровых происходит под прикрытием разрешённого морского лова частика в предустьевом пространстве. Нелегальный рынок, скорее всего, обеспечивают продукцией те, кто имеет лицензии на вылов частика, ну, и браконьеры, конечно. Всё везётся из предустья. То есть рыба фактически не даёт потомства, ей же на нерест надо подняться вверх по реке, а ей не позволяют. Всё стадо вылавливается в предустье.
– То есть рыболовецким колхозам надо давать для лова другие участки?
– Конечно. Предустьевое пространство своего рода «вход» из моря в реку. Вся рыба, стремящаяся из моря в Урал, неминуемо проходит через эти ворота. И попадает в сети, причём чьих там больше – официальных рыбаков или браконьеров, я не могу знать. Скорее всего, они не уступают друг другу по численности. Это же удобно – зачем идти на глубину, тратить топливо, время… Лов в предустье – источник получения быстрого дохода и упрощённой реализации квоты.
Моё субъективное мнение – предустьевое пространство должно быть вообще исключено из морского лова. А последние нормативные документы не содержат запрета на вылов в предустьевом пространстве. Может, кто-то имел корысть при их подготовке или это по недогляду, но там упущены очень важные охранные моменты. Раньше, при Союзе, морской лов был запрещён, а территория предустья входит в морское пространство, и автоматически лов там запрещался. Лов осетровых вёлся только в реке, в море был разрешён только прибрежный лов частиковых рыб. Вокруг устья впадающей в море реки действовали запреты. Устье реки Урал вообще же заповедная зона. Сейчас постановлением правительства фактически даётся разрешение на вылов частика в предустьевом пространстве и в дельтовых водоёмах. И катастрофически сократилась численность осетровых.
– Получается, достаточно изгнать рыбные кооперативы из устья, и популяция восстановится?
– К сожалению, это не единственная причина её сокращения. На мой взгляд, этому три причины: число производителей сократилось; то, что выжило, хищнически вылавливают до захода в реки, причём, не разбирая размеров и возраста рыбы; в-третьих, уровень воды на входе в реку уже такой, что крупная рыба даже не может зайти – нет мелиорации десятки лет. Что-то каждый год выделяется под видом очищения, но это мизер, как ямочный ремонт асфальта. У тоней чистят сами владельцы – чтобы их суда прошли и, главное, чтобы рыба на нерест в эти нерестилища зашла. Но так проблему не решить, она должна решаться на уровне государства. Нужна капитальная мелиорация. Там уже многолетняя пробка скопилась из наносов ила и мусора, из-за которой рыба просто толчётся в устье, не имея возможности войти в реку, пытаясь обойти подводные препятствия, и её всю тем временем вылавливают. Возникает замкнутый круг: чем меньше рыбы, тем меньше дохода, нет дохода, неперспективно – государство не хочет вкладываться в расчистку речного дна, ведь раз упустил – и всё…
«ОТ МОРАТОРИЯ НЕТ НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ»
Поскольку Вера Джаксановна давно ушла из министерства и в Атырау бывает редко, а высказанные ею порой резкие доводы могут показаться атыраусцам спорными, мы попросили прокомментировать её точку зрения атырауского эксперта – заместителя директора атырауского филиала ТОО «КазНИИРХ», доктора биологических наук Юлию КИМ (на снимке):
– Это взгляд со стороны, причём очень актуальный и верный. Я бы хотела акцентировать внимание на лове рыбы в предустьевом пространстве: вообще, сейчас нет такого понятия, есть лов в реке и морской. В реке лов рыбы базируется на нерестовой части популяции рыбы, морской – должен на нагульной части. Однако из-за отсутствия морского флота весь лов сосредоточен в предустье реки, где концентрируется нерестовая часть популяции рыбы перед заходом в реку. Таким образом, с 2007 года нерестовая часть популяции испытывает двойной пресс рыболовства, отсюда результат: рыбе не дают возможности зайти в реку, резко сократились масштабы естественного воспроизводства. Если такое положение будет сохраняться, то мы можем окончательно подорвать запасы рыбы. Поэтому, по моему мнению, такой «морской» лов надо закрыть, его можно возобновить после приобретения полноценного морского флота.
Что касается действующего моратория: я считаю, что он носит скорее декларативный характер. Всем известно, что любой мораторий требует вложения значительных финансовых средств в охрану, мониторинг, проведение каких-то мероприятий для восстановления численности. А с осетровыми объявили мораторий – и всё. Я уверена, что браконьеры даже благодарны за это, т. к. не стало конкуренции в виде промышленного рыболовства. Такой мораторий никакой пользы не приносит. Если бы было желание у власть имущих, браконьерство можно было бы пресечь, но никто по-настоящему этого явно не хочет, поэтому всё это – пустое сотрясание воздуха.
МОЛОДЫЕ ДА РАННИЕ
– Есть и геополитическая проблема полноводности наших водохранилищ – с каждым годом в наш бассейн сбрасывается всё меньше воды из соседней России, но рыба приспосабливается, она стремится выжить, поэтому ей нужно помочь. Распластанные тушки молоди на прилавках, которой от силы 3-4 года, а она уже икряная, это объективное подтверждение напряжённейшей ситуации популяции, ведь обычно севрюга половозрелости достигает в 6-7 лет.
– Она так выживает?
– Да, на мой взгляд, это биологический ответ популяции на массовое уничтожение. Возьмём, к примеру, сайгака. Когда после джутов вымирает почти всё поголовье и остаётся ничтожная часть популяции, самка во время окота приносит в два раза больше детёнышей, чем обычно, таким образом популяции пытаются восстановиться. И эти 3-4-летние осетры уже имеют икру, то есть популяция стремится восстановить свою численность. Я думаю, это естественная реакция, свидетельствующая о чрезвычайно угнетённом состоянии популяции, от безысходности это.
– Такая икра жизнеспособна?
– Она, конечно, мельче и потомство даст более слабое и мелкое. Но факт в том, что и такая икра вообще не успевает никуда дойти, ей не дают шанса.
«ВСЯ БАЗА ДАННЫХ ОСТАЛАСЬ В АСТРАХАНИ»
– Когда началось сокращение популяции осетровых на Каспии?
– Моё участие в комиссии ограничивается 2006 годом. Я ведь на пенсии,и в мои руки уже не попадают документы. Есть версия, что предпосылки к этому были давно, на самом деле в советское время шёл очень большой перелов, восстановление как бы велось, но главная фишка Урала – естественные нерестилища. На нём нет гидроэлектростанций, устье его не перекрыто плотинами, как на Волге. Урал был богат естественными нерестилищами, велись капитальные мелиоративные мероприятия, рыбы было много, она беспрепятственно шла на нерест, достигала этих нерестилищ, и был высокий процент выхода. Поэтому вся ставка делалась на естественное воспроизводство, эффективность естественных нерестилищ была высокой. У нас всё было нормально с этим, велась мелиорация – весь Союз был заинтересован в Каспии, вся рыба же шла в Москву. То есть ситуация была совсем другая.
Понимаете, искусственное воспроизводство –это придаток, не от хорошей жизни, необходимый тогда, когда нет условий для естественного воспроизводства. К тому же вообще отсутствуют исследования на способность выращенной в искусственных условиях молоди достичь половой зрелости и принести полноценное потомство. Мальки должны метиться, нужно отслеживать их дальнейшую судьбу. В Астрахани такая работа ведётся – но это условия Волги. А у нас на это не выделяется средств.
Если говорить о моих личных наблюдениях, то в 2006 рыбы ещё было достаточно много, не так, как раньше, конечно, но тем не менее. Тенденция наметилась, когда Урал стал заиливаться. Аховой ситуация стала с отделением казахстанской науки от Астрахани после распада СССР. Все научные исследования, мониторинги, многолетние наблюдения по Каспию при Союзе аккумулировались только там, была собрана огромная база данных, и всё осталось по территориальному принципу в России. Эту мощную базу российская сторона сохранила, и по сей день вкладывается в астраханский КаспНИРХ, нам же пришлось формировать всё с нуля, а денег после развала на это никто не давал. Должны были проводиться морские исследования, был нужен свой научный флот. Но финансирование было не адекватно потребности. Доходило до того, что наши учёные уже не могли обосновать лимит на пятисторонней комиссии, потому что Казахстан не вкладывался, не было своей рыбохозяйственной базы. А не вкладываешься – не можешь и ловить. Мы еле-еле обеспечивали участие научных работников в обязательной для всех пяти государств всекаспийской съёмке. По морю у нас вообще отсутствует база данных – наши проводят исследования по реке, а в реку осетр не входит, и всё – науки нет. Пятый год моратория на вылов осетровых, а наши учёные не имеют данных. Они даже не скажут сейчас – надо ли его продлевать. Морские исследования не проводятся, судов нет, оценить экономический и биологический эффект моратория никто не может – научных данных нет. И что происходит, почему нет рыбы, никто достоверно не знает. Потому что специально уполномоченный орган должен быть, который бы защищал интересы Каспия, а теперь даже слово «рыба» убрали из названия этого ведомства (Джамалова имеет в виду недавнюю передачу функций министерства экологии министерству энергетики. – З. Б.).То есть упразднили вообще основополагающий бассейновый принцип управления биоресурсами. Теперь водоёмы поделены по областям, и одну и ту же рыбу в разные сезоны могут учитывать в разных областях.
Так ведь и инспекторы рыбные фактически лесники: они теперь инспекция лесного хозяйства и животного мира. В условиях Урала, Каспия это, конечно, нонсенс. Даже в бытность рыбоохраны у неё не было своего флота, морских судов, денег на топливо. А она же должна контролировать, охранять… Что будет теперь, неизвестно.
– Всё так плохо?
– Боюсь, что да. Наша задача сейчас не потерять, сохранить. Мы вообще вот прямо сейчас теряем право на участие в распределении лимитов, по-хорошему нас уже надо его лишить. И это своё право Казахстан утрачивает, находясь на берегу Каспия! Факт появления на рынке молоди осетровых в свежем, вяленом и копчёном виде иллюстрирует, до чего мы докатились.
Зульфия БАЙНЕКЕЕВА