Булат Аюханов: "Мы должны скакать на сцене до 63 лет"

Фирменный look: узкие чёрные джинсы, тонкий простой пуловер, элегантно заброшенные за спину концы белого шарфа (они послушны ему даже на улице), белое, словно из воска, лицо, тонированные в чёрный цвет коротко стриженные волосы. Лично я помню Булата АЮХАНОВА таким всю свою сознательную жизнь. Никогда не могла облечь в слова то, как его воспринимаю, видя изредка по телевизору. При встрече он сделал это за меня сам: «Я сам цветок… просто колючий».

Это его комментарий к особенности атырауского зрителя, не балующего артистов цветами. Даже если Артист вынет своё сердце из груди:

– Ну что мне цветы? За 45 лет я мог бы ими усыпать Красную площадь. И вообще, я не люблю цветов.

На этом месте он картинно вскидывает подбородок и выдаёт вышеприведённое признание. На слове «колючий» мы оба начинаем хохотать.

ТУТ ЗА ДЕНЬ ТАК НАКУВЫРКАЕШЬСЯ…

…Всего пару минут назад он, мелко семеня, вошёл в эту дверь, ещё не зная, что за ним наблюдают журналисты: бледный, с испариной на лбу, с повисшими плечами. Его целый день мучает старая боль, профессиональная травма. Я видела его утром – он был плох. От идеи интервью отказалась и вечером пришла просто так, понаблюдать. Без блокнота, без опросника. Это его разозлило – он выскажет это позже, после спектакля, когда лицо расправится, боль отпустит: тело «оттанцевало» за кулисами весь спектакль и успокоилось, расслабилось. Дистанция резко сократилась:

– Я же теперь не пью. Балет – это мой бальзам.

– А вы были из пьющих?!

– Ну, если угощали… Мужчина, который не пил, это не мужчина.

– Мы – обычные люди – о своей действительности говорим так: я живу семьёй, детьми, работой… Вы?

– Мы живём через призму балета – музыкой, ритмами, красотой… Слышим и видим музыку жизни. Это аристократическая профессия избранных.

– А как же неизбежный быт?

Он отвечает сначала жестом, быстро взмахнув кистью, как бы брезгливо отталкивая длинными пальцами от себя это неприятное его слуху слово:

– Для меня быта не существует. Удачный урок прошёл, удачная репетиция, кто-то звёздочкой заблестел – у педагога вкусная вариация, у балетмейстера вкусная сцена – вот это мой мир. Но это сиюминутное искусство. Вот она сегодня станцевала Анну Павлову, бiттi – завтра надо начинать всё сначала… И вот это «всё сначала» опять заряжает нас, аккумулирует добрые отношения, чтобы не было зависти, жадности, злости, не было подлости.

– А разве в артистической среде это не норма?..

– В плохой, в плохой среде. Если вы заняты балетом, вам некогда воевать, плести интриги. Вы так напрыгаетесь, что уже и на мужа не смотрите…

– Семья и искусство…

– …Это роскошь, роскошь. Хорошо, если оба из одной среды, а если муж физик-химик, она – балерина, то начинается: бросай балет, на гастроли не поедешь, тебя все трогают…

– То есть не будь у вас семьи, детей, вы сделали бы больше?

– Столько же бы сделал. Но дело в том, что у меня мама жены, моя мама, жена – все понимающие… Балетная семья получается, если есть дяди, тёти, бабки, есть глаз за детьми. А то бывает, двое женятся, оба бишара – ни кола ни двора, отдают детей в круглосуточные ясли… Балет и быт – это очень трудно сочетаемые вещи.

УЧЕНИКОВ, КАК БЛОХ

Дверь неожиданно приоткрывается и кто-то вклинивается:

– А у вас много учеников в Атырау?

– Ой, битком... как блох, – реагирует сразу.

– У вас отличное чувство юмора, – делаю ему комплимент.

– У меня юмор от недостатка избытка.

– Мне нужно время, чтобы это переварить.

– Поясню – юмор от недостатка: ума, богатой жизни, друзей, удовольствий…

– Где лучший зритель?

– Везде! – великодушно бросает он, но быстро поправляется: – В Сарыагаче! Они смотрели на нас как на диво, на чудо.

– К слову, ваши ребята в костюмах и макияже утром в серых бетонных коридорах Малой Академии искусств так и смотрелись – как неземные существа… Вы как-то пожаловались на атырауского зрителя...

– Не было такого, ну может, к слову сказал, под руку… Ну ладно, есть немного. Понимаете, западники – они практичные люди. Не меркантильные, а как бы это сказать… Им давай товар, они так приходят, садятся (показывает нас: со сплетенными на груди руками, откинувшись в кресле). Но это моё личное впечатление не обязательно должно быть общим мнением.

У БАЛЕРИН ОТЛИЧНЫЙ АППЕТИТ

– Вам 75…

– 74.

– Хорошо. Но люди не вечны…

– Вечны. В искусстве – вечны. Когда я умру, мне сделают булыжный камень. Скромность украшает могилы. Но если серьёзно, они без меня справляются, сами. Я уйду, они без меня справятся.

– Как оплачивается высокое искусство?

– 400-500и больше долларов у начинающих. Надбавки за мастерство начинаются после тридцати. Я рассуждаю так: на сытый желудок ещё никто не создавал шедевров. Это не я придумал.

– Раз уж перешли на цифры: какой должен быть вес у балерины?

– Нормальный вес должен быть: можно быть и полноватой, но лёгкой, а можно быть худым и так прыгать, как будто гвозди забиваешь. (Позже девчонки из труппы всё же уточнили: в среднем около 45 кг. При этом едят они вовсе не мало – и всё сжигают на сцене и в репетиционном зале. И – дас ист фантастиш! – они признались, что у балерин тоже бывает целлюлит.)

– На пенсию – по выслуге лет?

– На общих основаниях! Давно уже отобрали, больше двадцати лет назад. Женщины в 58, мужчины в 63. В мажилисе будто глухие сидят, их унижает, видите ли, наша преждевременная старость. Заставьте балерину прыгать в 40 лет – да она уже в постель не годится, не то что на сцену… А в 50?! Это же хроники, все артисты балета больные люди. Они говорят: переквалифицируйтесь. А на кого? Я, кроме балета, ничего не умею. По тому, как государство относится к деятелям искусств, можно судить о его цивилизованности. Ну я плохой, кто-то плохой, при чём тут артисты? Любой спорт-смен большого спорта, любой артист балета – инвалиды уже в среднем возрасте. Короткая профессия. Кто-то успевает семью создать, кто-то не успевает, это действительно люди, которые жертвуют всем. В Европе, России выпускники балетного училища получают от министерства культуры квартиру, а тут без прописки я не могу взять в театр, а едут учиться в основном из районов. Сегодня премьерный показ – «Анна Павлова», к постановке которой я шёл 57 лет. Пока был показ только в Алматы, Атырау – второй. В марте повезём в Лондон. Я прошу 16 миллионов, а мне дают 10 и говорят: укладывайся. Как объяснить, что с этой суммой я могу смело садиться в обратный самолёт, не въезжая в Лондон?!

…ЧТО ДАЖЕ КУШАТЬ НЕ МОГУ

В дверь уже который раз заглядывает администратор, делает страшные глаза, и Аюханов наконец говорит мне прямо:

– Вы уже выжали меня всего.

– Да? Извините!

– Не извиняю! Ну, дайте мне уже вспомнить, что я это я.

Я иду к двери, он к умывальнику в углу крохотной гримерки, ворча на ходу: «вот не люблю за это журналистов, как начнут, во всё залезут: а вы кушаете, какаете?..»

– А вы кушаете?! – бросаю оборачиваясь.

– Ну вот, я же говорил! Не кушаю, к унитазу стесняюсь даже подходить.

Он освежает лицо водой, а я тем временем тихо выпытываю у гримирующегося здесь же артиста: а есть диета у артистов балета специальная?

– Ну, булочек с маслом нельзя, а девчонки любят очень, им хочется.

– А вам?

– А нам надо жрать – нам же партнёршу носить.

Аюханов отирается полотенцем, видит мою всё ещё просунутую в дверь голову и говорит:

– Ты не татарка? Нет?.. Странно – достала.

Я сгибаюсь пополам от смеха и наконец скрываюсь за дверью, они хохочут с другой стороны. Звенит последний звонок, и он семенит, преодолевая боль, на сцену. На полпути оборачивается и кричит мне: «ну чего ты стоишь, иди уже в зал, смотри!» Всё-таки простил, и мы уже на «ты», а ведь даже не пили вместе.

Зульфия БАЙНЕКЕЕВА