Узурпация такфира

Накануне священного праздника Курбан айт, интервью нашему порталу дал известный эксперт по вопросам религии, политолог, а ныне заместитель директора Научно-исследовательского и аналитического центра Агентства РК по делам религий Тимур КОЗЫРЕВ. 

– Тимур Анатольевич, в последнее время у всех на слуху так называемый исламский экстремизм. К сожалению, радикальные группы, которые, прикрываясь исламом, ведут откровенно подрывную деятельность против государства и общества, на самом деле существуют. Как бы Вы определили основные угрозы, исходящие от них? Угрожает ли, к примеру, Казахстану насильственная смена конституционного строя?

– Смена конституционного строя в Казахстане, хоть насильственная, хоть ненасильственная, практически нереальна. Ни в краткосрочной перспективе, ни в долгосрочной. Это, скорее, относится к области политических утопий. Несмотря на все перемены, произошедшие за годы независимости, устои светского государства в Казахстане намного крепче, чем думают многие. Помимо общеизвестного советского наследия, тому есть и более глубокие исторические причины, о которых сейчас нет времени говорить подробно. Реально нам угрожает другое – вероятность дестабилизации некоторых регионов. Вот в таких дестабилизационных сценариях, манипулируемых извне, так называемые исламские радикалы могут сыграть роль одной из основных ударных сил.

– Но есть точка зрения, что чем больше верующих, тем больше радикалов.

– На первый взгляд, вроде бы логично, однако последние социологические замеры показывают обратное. Например, в южном регионе, где наиболее высокий процент религиозности населения, наблюдается самый низкий уровень напряженности в этой сфере. А на западе страны, где показатель общего уровня религиозности один из самых низких по Казахстану, наоборот, напряженность самая высокая. Там, где нет золотой середины, там и горячо.

– Как Вы считаете, какие группировки в Казахстане наиболее опасны, насколько они организованы, связаны друг с другом и вообще кто они?

– Это так называемые такфиристы и джихадисты, между ними разница довольно условна, это как бы две стадии единого процесса эволюции. Большинство экспертов считают, что все эти такфиро-джихадистские группы на данный момент разрознены, не связаны тесно между собой, то есть джихадизм в Казахстане пока что не носит организованного, централизованного характера. По своему происхождению они в большинстве своем связаны с северокавказским вооруженным подпольем и, судя по всему, направляются нашими «доброжелателями» извне. По соседству с Казахстаном типологически наиболее близко к этим группировкам стоит Исламское движение Узбекистана.

В идеологическом плане это причудливая смесь салафизма и так называемого кутбизма. По акыде (вероубеждению) они причисляют себя к салафитам, однако при этом принимают на вооружение политическую методологию «Братьев-мусульман» – «Ихван-уль-муслимин». Но опять же, не тех ихванов, которые сейчас пришли к власти в Египте, а ранних, если можно так выразиться, причем радикального их крыла. Идеологию радикальной ветви ихванов иногда называют кутбизмом – по имени Саида Кутба, египетского радикала, повешенного в 1966 году по приказу президента Гамаля Абдель Насера. Этого человека порой называют идейным отцом если не всех, то большинства экстремистских групп, действующих сегодня в исламском мире. Есть и другое мнение, что его труды были неправильно поняты, но факт остается фактом: влияние он оказал, притом весьма сильное и в совершенно определенном направлении. 

Что касается идеологически смешанных группировок, действующих на Северном Кавказе и в Западном Казахстане… Представьте себе углубленность салафитов и политизированность ихванов, и все это в одном флаконе. Что получится? Гремучая смесь, страшный гибрид, образно выражаясь, зачатый в пробирке первой афганской войны. Теперь он вырвался из пробирки и нам приходится иметь с ним дело.

– Почему их называют такфиристами?

– Ключевым здесь является понятие такфир – обвинение в неверии, отчасти аналогичное анафеме в христианстве. Его ключевая роль состоит в том, что такфир – это врата джихада. Там, где нет такфира, джихад не может быть объявлен в принципе, поскольку согласно исламскому праву, верующие не ведут джихад друг против друга, это аксиома. Именно поэтому любая джихадистская демагогия всегда начинается с такфира.

– За что в Казахстане чаще всего делают такфир, по какой «статье» обвиняют в неверии?

– За оставление пятикратного намаза, в результате «кафирами» оказывается более девяноста процентов казахстанцев, которые сами искренне считают себя мусульманами. В исламском богословском сообществе существует точка зрения, согласно которой оставление намаза по лени является проявлением большого неверия, выводящего из религии. Но, во-первых, это точка зрения подавляющего меньшинства, во-вторых, даже если принять за аксиому, что они правы (допустим), все равно это не давало бы никому права огульно объявлять неверующими всех подряд. В классическом шариатском государстве такфир может быть вынесен только исламскими учеными – улемами, обладателями глубоких познаний в религии. Это всегда делалось с ведома власти, и имело определенные юридические последствия. С другой стороны, повторяю, сам такфир делается людьми, которые имеют на это полномочия по своему статусу, а кроме того, компетентными в вопросах религии, что и дает им этот статус. Однако в нашем случае мы имеем нечто совершенно другое.

– Что именно? 

– Проблема в том, что при вынесении решения о такфире – соседу по лестничной клетке или президенту - нашими доморощенными радикалами совершается сразу две ошибки. Первая – автоматический переход от общего такфира к частному. Одно дело – признать, что какое-то действие или высказывание само по себе является проявлением большого неверия (куфр акбар) и совсем другое назвать кафиром конкретного человека, пусть даже совершившего такое действие. Для того, чтобы это сделать, нужно быть уверенным, что до этого человека дошел «ясный довод». «Довести ясный довод» – нечто гораздо большее, чем просто один раз сказать. Это значит довести подробными, глубокими аргументами и убедиться, что собеседник действительно все понял.

Вторая – даже если в соблюдении первого условия есть полная уверенность, самому такфирщику следует быть настоящим обладателем знаний. Но даже там, где соблюдены и первое, и второе условия, для принятия конкретных шариатских мер по отношению к конкретному человеку необходимо согласие правителя-мусульманина. Однако если самому правителю давным-давно объявлен такфир – эта процедура многократно упрощена и поставлена на конвейер – тогда возможны самые страшные последствия. Тогда получается, что не легитимна деятельность всех государственных структур, служащих правителю-«кафиру» или тагуту. Тогда не действительны все заключенные им международные договора и так далее, и тому подобное. Из этого следует очень многое. Фактически вся практика экстремизма вытекает именно отсюда. Например, можно с чистой совестью продырявить нефтяную трубу, идущую в Китай, и откачивать оттуда нефть, поскольку международный договор, заключенный правителем-«кафиром», опять же, не действителен. Здесь уже теряется грань между религиозным экстремизмом и банальным криминалом. Или, например, можно покушаться на жизнь сотрудников силовых структур, они тоже «кафиры», поскольку, опять же, служат тагуту.

Но начинается все именно с такфира, именно эта дверь открывает «ящик Пандоры». Причем если такфир соседу может привести просто к противоправным действиям по отношению к нему, то такфир главе государства толкает к выходу против всего окружающего общества со всеми страшными последствиями. Именно поэтому идеологию такфира необходимо остановить во что бы то ни стало. Именно на этом направлении нашим молодым мусульманам в первую очередь необходима религиозная грамотность, и еще раз религиозная грамотность. Глубоко ошибочно мнение, что чем меньше мусульмане знают о своей религии, тем они умереннее. Наоборот, чем меньше у верующих мусульман религиозных знаний, тем легче они могут стать объектом манипуляций со стороны разного рода «друзей» нашей страны.

– Насчет национального самосознания. Вы уже сказали, что именно здесь возникают проблемы с салафитами, на корню отрицающим национальные традиции казахов. Вы имели в виду не только такфиристов?

– Не только. Большинство казахстанских салафитов - их иногда называют мадхалитами - без разбора объявляют бид’атом (недозволенные новшества) и ширком (придание Аллаху сотоварищей) бóльшую часть народных традиций, из которых лишь очень и очень немногие однозначно противоречат исламу, если внимательно и вдумчиво изучить их, понять их историю.

– Но разве отрицание этнических традиций – это криминал?

– Конечно, такой статьи в нашем Уголовном кодексе нет. В конце концов, каждый гражданин имеет право критически относиться к тем или иным традициям, тем более своего собственного этноса. Например, считать беташар проявлением ширка. Но в стратегической перспективе происходит системное противопоставление национального и религиозного начала друг другу. Для развития казахского народа, которому, как и многим другим, в наследство от СССР достался жестокий кризис национальной идентичности, это несет большую угрозу. Понимаете, удары наносятся как бы не по государству, а по этносу, но по этносу государствообразующему. А это в долгосрочной перспективе отнюдь не полезно и для государственности, и с этим надо что-то делать. Помимо религиозной грамотности, необходимо обеспечить всеобщее знание родной истории и традиций, в том числе религиозных, наглядно показать, что ислам издавна и глубоко укоренен в казахской культуре. Именно в этом противоядие от таких крайностей. И очень хорошо, что в преамбуле нового закона «О религиозной деятельности и религиозных объединениях» публично признана историческая роль ислама ханафитского мазхаба. Да, государственной религии у нас нет, но для публичного признания некоторых историко-культурных реалий давно уже пришло время.

– Тут мы возвращаемся к вопросу о государственной стратегии в целом…

– Совершенно верно. То, о чем мы сейчас говорим, возможно только в контексте общей стратегии сотрудничества государства с религией, в данном случае с исламом. Надо перестать бояться исламской идентичности, тем более, что за рубежом Казахстан в любом случае считали, считают и будут считать мусульманской страной. Необходимо оказывать всестороннюю поддержку муфтияту, благо новое законодательство позволяет это делать. 

В России еще во времена атеистического СССР громко отпраздновали тысячелетие крещения Руси. Почему бы в Казахстане не отметить аналогичный исторический юбилей, например, принятие ислама Караханидами или годовщину Таласской битвы, или юбилеи исламских ученых, живших на этой земле – от средневекового Юсуфа Баласагунского до Садуакаса Гыльмани, почти нашего современника? Это не политическая рекомендация, а просто мысль вслух. Кстати, открытие в Астане великолепной мечети «Азрет Султан» было, помимо всего прочего, очень грамотным политическим шагом со стороны руководства страны. Правильно сделали, что построили, и назвали тоже правильно. Надо напоминать народу о его духовных корнях, тогда у разных сомнительных идей будет меньше слушателей.

– Некоторые уважаемые поэты сетуют, что если бы за годы нашей независимости вместо двух с лишним тысяч мечетей было построено столько же школ и детских садов, пользы для общества было бы намного больше. Что Вы думаете по этому поводу?

– Насчет строительства двух с лишним тысяч мечетей – большое преувеличение. Многие из открытых мечетей – это бывшие хозяйственные помещения, склады, частные дома и так далее. Собственно строительство как таковое имело гораздо меньшие масштабы. Кроме того, такая постановка вопроса отвлекает внимание общества от реальных угроз, а также вольно или невольно бросает тень на ДУМК, которому подчиняются почти все мечети в стране, и которое все увереннее берет под свой контроль ситуацию внутри отечественной уммы. А школы и детские сады, конечно же, нужно строить, но мечети тут совершенно ни при чем. 

– Вы сказали о мадхалитах. Кто они такие?

– Последователи группы саудовских ученых-улемов во главе с доктором Раби’ аль-Мадхали, профессором Мединского университета, по имени которого их и называют. Он наиболее последовательно поддержал саудовское правительство после входа в страну американских войск для войны с Саддамом Хусейном. С одной стороны, у них до логического предела доведен принцип повиновения правителю, то есть политически они как бы лояльны. С другой стороны, именно они – наиболее догматичны и наименее склонны дружить с казахской культурой. Кредо мадхализма иногда определяют как «глобализм по-исламски». Как видим, проблема все-таки существует, и она довольно серьезна в долгосрочной перспективе. В самой Саудовской Аравии мадхалиты сегодня очень сильны, хотя и не обладают монопольным влиянием.

– Когда Вы говорите о салафитах и их аполитичности, это как-то убаюкивает что ли... Возникает вопрос: если салафизм все-таки является проблемой, то не лучше ли сформировать в обществе массовое, всеобщее неприятие этого явления? Тем более, что некоторые уважаемые люди открыто заявляют, что умеренного салафизма не бывает. 

– Трудно ответить… Служебное положение обязывает меня тщательно фильтровать каждое слово, ибо все, что я вам скажу, будет восприниматься, как сказанное от имени Агентства. Если, к примеру, я сейчас скажу, что умеренного салафизма не бывает, то это кем-то может быть понято как призыв к расправе. Мол, все они экстремисты, нечего с ними разбираться, пересажать всех и точка. Но у Агентства позиция намного более взвешенная. 

Если, наоборот, скажу, бывает умеренный салафизм, то могут прокомментировать: «Он призывает капитулировать перед салафизмом». Скажу одно. Да, проблема существует, но здесь нужна терапия, а не хирургия. Хирургическое вмешательство требуется по отношению к вполне конкретным, четко локализованным группам, к счастью, пока не очень многочисленным. А насчет аполитичности я уже говорил: прямая политизация религии, увы, далеко не единственная из возможных проблем в этой сфере.

Что касается всеобщего неприятия в обществе… Да, обществу нужен иммунитет от религиозного радикализма, будь то его агрессивная или латентная форма, так сказать, в твердом и газообразном виде. Но если мы сейчас все сведем к кампанейщине, то в лучшем случае просто не будет результата, а в худшем – создадим банальную массовую фобию против коротких штанов и бороды. Слово «салафит» превратится в опасное клеймо, как когда-то «враг народа». И тогда под раздачу попадут многие практикующие мусульмане, и далеко не только салафиты. Тот же тщательно соблюдающий суфий внешне выглядит точно так же – и штаны он укорачивает, и даже усы может сбрить, хотя по своей идеологии суфии – антагонисты салафизма. Дело ведь не в униформе, а в идейном содержании. Понимаете, для массовой фобии необходим простой и понятный объект, а салафизм не такой объект. Штаны и борода здесь – не главное. 

С другой стороны, взять и запретить людям верить в Бога по салафитской акыде – нонсенс в светском государстве. Тогда любого казаха, сказавшего «аспанда Құдай» (Бог на небе – Т.Н.), будем тут же арестовывать за «салафизм» или как? Сейчас нам нужна всеобщая лояльность к государству, причем искренняя и осознанная, а не с фигой в кармане. Но государственной акыды в светском Казахстане нет и Агентство по делам религий – не святая инквизиция.

– Тогда что Вы предлагаете?

– Я уже говорил – просвещение. И религиозное, и светское, как два крыла. Настоящее, глубокое просвещение всего общества.

– Понятно. А почему разного рода нетрадиционные течения легко пускают корни в Казахстане?

– Потому что у нас искусственно была прервана традиция, во многом разрушена традиционная культура и ее ценности. С другой стороны, следует упомянуть еще один важный фактор уже из нашей постсоветской реальности. До недавнего времени традиционная казахская культура прочно ассоциировалась с аулом, это была сельская культура в своей основе. Но в последние годы происходит стремительная урбанизация казахского этноса. Процесс этот во многом драматичный, и причины его неоднозначны. Но я не об этом. Суть в том, что сейчас у нас на глазах рождается новая городская казахская культура, в которой роль и место ислама тоже изменятся. Посмотрите, даже само понятие «традиционный ислам» постепенно приобретает новое звучание, а ведь совсем недавно под этим термином подразумевался синкретический «сельский» ислам, смешанный с доисламскими верованиями и традициями. Сегодня под традиционным исламом все чаще подразумевают ханафитский мазхаб и матуридитскую акыду, то есть имеется в виду однозначно нормативный ислам, который довольно сильно отличается от «сельского ислама», медленно и неизбежно сдающего свои позиции, и этот процесс имеет объективные, глубокие причины. 

– Какие именно?

– Когда-то я об этом говорил. Ислам – некая система. Шаманизм, к примеру, тоже своего рода система, но тот самый «сельский ислам» – НЕ система по своей сути. Образно выражаясь, это раствор, в котором во взвешенном состоянии плавают элементы двух систем, изначально несовместимых друг с другом. В условиях религиозно неграмотной среды в закрытом от внешнего мира государстве, каким был СССР, такой «раствор» может бытовать довольно долго. Но в условиях открытого общества, где неуклонно растет уровень религиозной грамотности, такая форма синкретической религиозности обречена на постепенное исчезновение. Тем более на фоне общего понижения роли сельской культуры в процессе общей урбанизации этноса. Cловом, даже при желании невозможно вернуться назад, в прошлое, но с тем большей ответственностью следует выбирать наш путь в будущее.

– А что Вы можете сказать о делении исламских течений на традиционные и нетрадиционные, и насколько реально такое деление?

– Лично я предпочел бы делить исламские группы в Казахстане не на традиционные и нетрадиционные, а по признаку их открытости или, наоборот, закрытости. Самым открытым окажется, конечно же, муфтият – Духовное управление мусульман Казахстана. На противоположном полюсе, то есть самыми закрытыми, окажутся те самые такфиристы и джихадисты, «Хизб-ут-тахрир», а также, возможно, некоторые другие группировки. Остальные группы и течения расположатся вдоль этой шкалы. Кто-то ближе к «открытому» полюсу, кто-то – к «закрытому». Причем можно с уверенностью сказать, что чем больше степень закрытости той или иной религиозной группы от окружающего общества, тем больше вероятность потенциальной угрозы от нее. Если я не ошибаюсь, есть даже такой хадис «Где тайна – там шайтан». 

– Каким образом можно гарантировать долгосрочную стабильность отношений между исламом и светским государством в Казахстане? Сейчас они вполне стабильны, но нередко высказываются опасения, что когда позиции ислама в обществе усилятся, то это может негативно повлиять на ситуацию. Существует ли внутри ислама какой-нибудь механизм, гарантирующий сохранение стабильности для такого государства как наш Казахстан – светского и поликонфессионального? 

– Да, такой механизм существует – это понятие «договор», одно из основополагающих в исламском праве. Если мусульманская община заключает с кем-либо договор и не важно, с кем – с атеистами, многобожниками и так далее, то его соблюдение строго обязательно для мусульман до тех пор, пока другая сторона его не нарушит. Например, в Малайзии светское государство заключило договор с мусульманской общиной, и их взаимоотношения очень даже стабильны и конструктивны. Конечно, Казахстан – не Малайзия, у нас много серьезных отличий, однако в будущем может быть рассмотрена возможность заключения договора, например, между муфтиятом и рядом госорганов. Почему бы нет? Но такая модель будет работать при одном важнейшем условии: муфтият должен обладать большим авторитетом в обществе и реально выступать от имени всех мусульман

Казахстана или, как минимум, подавляющего большинства, причем не тех, кто на переписях называет себя мусульманином, а активно практикующих верующих. 
Что касается роли государства в этом процессе, то оно имеет полное право поддержать «отечественного производителя» против заезжих конкурентов. Это не означает автоматически грубое их изгнание, если, конечно, они согласны играть по правилам. А устанавливать правила в своей стране мы будем сами.

Торгын НУРСЕИТОВА

Источник: Zakon.kz