В списках не значится

Про бабушку Мактым мне рассказал весьма достойный человек, не верить которому оснований у меня не было, и всё же в мой план работы эта история попала с пометкой «сомнительно,проверить». Ну кто поверит, что казахская бабушка 100 лет от роду (!), дважды вдова, тыловик, награжденная медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», всю жизнь проработавшая в нефтянке, на закате достойной длинной жизни осталась без крыши над головой?!

100 ЛЕТ БЕЗ ПРАВА НА ОЧЕРЕДЬ

Прежде чем побеспокоить бабулю Мактым, я встречалась с её знакомыми, потом с внучкой, потом – с единственной дочерью. И история оказалась достойнее, чем можно предположить со стороны, но оттого не менее печальной. Бабушке негде жить. Квартира, полученная когда-то мужем-фронтовиком, после его смерти ушла с молотка – в 90-ые все сбережения семьи обнулились, и чтобы расквитаться с долгами на похороны отца, дочь квартиру продала за бесценок. На тот момент она давно пустовала – дочь Кунзада взяла своих стариков к себе, и они все вместе – родители и три ее дочери – жили в Доссоре, в частном домике с удобствами во дворе. Бабушка уже болела и нуждалась в постоянном уходе, и Кунзада бросила работу. Девочки выросли и разъехались, дом ветшал вместе со своими хозяйками и однажды стал просто непригоден для жилья. Когда из поселка уехал последний врач, который продолжал ходить на вызовы старинного своего пациента (молодые отказывались ехать к слепой старушке, страдавшей от последствий двух тяжелых переломов и скачков давления), они решили перебраться в город в надежде получить квартиру за заслуги Мактым перед отечеством в годы войны. Надежда, к слову, небеспочвенная – полученная ею в годы войны медаль по закону, как оказалось, ставит бабушку Мактым в один ряд с участниками боевых действий. Согласно Закону РК «О льготах и социальной защите участников, инвалидов Великой Отечественной войны и лиц, приравненных к ним» она приравнена по льготам и гарантиям к участникам войны (пункт 3 статьи 9 гласит: «К участникам войны по льготам и гарантиям приравниваются лица, награжденные орденами и медалями бывшего Союза ССР за самоотверженный труд и безупречную воинскую службу в тылу в годы Великой Отечественной войны…»). А статья 11 того же Закона гласит: «Участникам войны в качестве мер социальной защиты предоставляются следующие льготы и гарантии: 1. Первоочередное обеспечение жилищем местными исполнительными органами, организациями в случае, если они в соответствии с жилищным законодательством Республики Казахстан признаны нуждающимися в жилище и ранее не использовали право первоочередного получения квартиры».

Но о льготах, как и о необходимости вставать за жильем в очередь, бабушка не знала, и ей никто, похоже, так об этом и не сказал: она регулярно с 2009 года писала письма с просьбой помочь ей с жильем, наивно полагая, что это её автоматически ставит в число очередников. Но её нет в очереди на жильё, говорят мне в городском акимате. По сведениям из управления координации занятости и соцпрограмм в списках награжденных медалями её тоже нет, а значит, и положенных льгот она тоже не получает. Вот такой феномен – человек есть, живет, надеется и ждет, а по бумагам нет его и баста.

– Мактым Ибагалиева прописана в Доссоре, Центральный, 161-1. Числится как простой тыловик, – говорит заместитель руководителя управления координации занятости и соцпрограмм Балдай УТЕГАЛИЕВА. – Медаль ей была выдана, но она не сдавала документы. Надо сдать в ГЦВП, в райсобес пусть сдает.

– А что ей это даст?

– Получит единовременные выплаты из областного и республиканского бюджета по 25 тысяч тенге в год и ежемесячно за комуслуги по 2 тысячи тенге.

Даже справки об инвалидности у Мактым нет – в здешней поликлинике сказали, что оформить её должны были доссорские врачи, езжайте, мол, туда. Для нее теперь поездка туда сопряжена с такими рисками, что они с дочерью это дело бросили.

«МЫ РАБОТАЛИ БЕЗ ОСТАНОВКИ»

Так сложилось, что всё положенное у нас можно получить только будучи человеком пробивным, настойчивым, а главное, подкованным. У бабушки в потрепанной, пожелтевшей от древности трудовой книжке стоит пометка «малограмотная». Она когда-то прошла курсы «ликбеза», подпись ставить научилась, а работе своей обучалась на практике, в поле, и киркой помахать пришлось, и лопатой, и мазутом умываться...

– Мужчин же не было почти, мы были и за себя, и за них, – вспоминает Мактым. – Работа шла без остановки, круглосуточно. Смена – 12 часов и дольше. Иногда только успевали хлебнуть чаю, а надо было бежать уже на другую работу. Я была прикреплена к месторождению Искене, числилась оператором, но нас постоянно перебрасывали: ночами рыли траншеи для прокладки труб, днем работали на производстве, между сменами успевали вязать носки для фронта. Это было тяжелое время. Фашисты рвались вперед, часто проникали за линию фронта. Наши руководители говорили, что они планируют смуту. В нашей Гурьевской области ввели военное положение, несколько раз до нас долетали немецкие самолеты – мы научились распознавать их гул, другой был, от наших самолетов отличался. Враг мог сбросить бомбу, мог разрушить производство. Если производство разрушится, как мы поможем нашим на фронте?! Поэтому мы были осторожны. Нам запрещалось использовать ночью источники света, и копали, и нефть добывали в темноте. Мы выполняли все приказы начальства и все силы прилагали к тому, чтобы работать без остановки. Техники не хватало. На весь Искене только один трактор и один электросварщик, они без продыху работали в буровых цехах. Тяжелый груз тащили на арбе, запряженной лошадьми или верблюдами. К тому же большая часть скважин располагалась прямо на солончаках, даже в сухую погоду по ним обходить огромную производственную площадь было непросто. Я-то уже взрослая, мне уже за 25 было, когда война началась, а среди нас и девчонки совсем были. Особенно тяжело было зимой – в те годы зимы выдались жестокие, очень холодные и снежные. Нынешние зимы всё равно что лето. Снега было очень много. Мы в тулупах еле двигались, а в рукавицах огромных работать было неудобно, поэтому всё делали голыми руками. Ко всему, оказывается, привыкаешь – к концу войны руки холода уже не чуяли...

Кунзада апа говорит, что руки у матери потом всю жизнь «горели»: никогда уже не носила рукавиц и не мёрзла. Женщины сносили все лишения наравне с мужчинами, и все же Мактым аже не может не сказать:

– Мужчины есть мужчины. Они были для нас примером терпения. Были готовы пожертвовать всем ради победы. Это они дали клятву, что дадут столько нефти, сколько нужно фронту. Имя мастера бурения Рамазана Ескариева знали все... Говорили, что он вместо предполагаемых 14 дней вырыл буровую за 4 дня! Что тут скажешь, всё, что они делали, – это героизм. Еще помню, говорили, как бригадир Сауир Ажибаев справился с мощным выбросом газа, который забил из скважины. В Байшонасе у всех на устах были имена героинь Набиры и Балганым. Когда мы успевали поболтать на производстве (о, женщины!), все сводилось к одному: «Нам может и не догнать мужчин, но мы должны брать пример с Набиры и Балганым и тоже должны завоевать авторитет»...

Работать Мактым и сама умела – 6 июня 1945 года ей вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Оператор добычи нефти, позже слесарь укрупненного нефтепромысла и оператор по газовому делу даже выдвигалась в депутаты в послевоенные годы.

– А депутат в Москву ехать должен, выступать, а она малограмотная, ещё и по-русски не говорит, – рассказывает дочь Кунзада.

С политической карьерой Мактым аже пришлось распрощаться. Спокойно доработав на родном нефтепромысле «Кошкар комбинат Эмбанефть» (куда с Искене её перебросили еще в 1944 году), она ушла на пенсию. Пошла охранником работать. И до глубокой старости не знала покоя:

– Никогда сложа руки не сидела, – вспоминает дочь, – и коз пасла, и овец, за любую подработку бралась… Очень беспокойная, подвижная была. Потом случился перелом бедра, в 85 лет слегла, перенесла две операции, но не сдавалась. Продолжала сама за собой ухаживать, пока не ослепла в 94 года.

Кунзада апа в туалет и в душ носит маму на руках. Та хоть и в памяти, но как малый ребенок – давно уже спутала день с ночью, и спит днем, бодрствуя ночью. В это время ей нужен собеседник, она часто рассказывает о работе, о первом муже, пропавшем на фронте, и о втором, вернувшемся с войны с ярлыком «военнопленный». Он до начала пятидесятых был под наблюдением МГБ за то, что сбежал из фашистского плена и через всю Европу сам добрался до родины. В родной Семей ему вернуться не позволили, перебросив на месторождение в гурьевских солончаках. Здесь они с Мактым и познакомились.

«ВЕДЬ ВСЕ ЖЕ УШЛИ, ВСЕ»

…Переехав в город уже в глубокой старости, Мактым аже с дочерью долго мыкались по съемным углам, внучки взять к себе мать с бабушкой возможности не имеют. В последние несколько лет их приютила девочка, которой они когда-то очень помогали. Пока молодые на работе, Кунзада присматривает за их домом и детьми. Но эта семья теперь на грани развода и раздела имущества, и бабушка вот-вот останется и без этого временного пристанища.

Мы говорим обо всём этом с Кунзадой апа, вдруг до нас долетают обрывки бабушкиных слов:

– Небо тёмное, все в кроваво-красных венах…

Я замечаю, как острые плечики Мактым аже слабенько вздрагивают. Мы замолкаем. Она смотрит куда-то в сторону, точней, глядит невидящими глазами в свое прошлое, кличет по именам давно мертвых, а по крошечному личику текут слезы:

– Тогда небо часто красным горело, глядя в него, мы думали, что где-то идет очередное кровопролитие и гибнут наши близкие. Мы смотрели вверх и плакали: все же ушли, все…

Она беззвучно плачет: трогательно, щемяще… Её так жаль, но почему-то на мое лицо наползает неуместная улыбка – так горе маленьких детей вызывает одновременно жалость и умиление, желание обнять и прогнать все печали. Дочь её окликает, и бабушка снова с нами, в этой реальности. Обращается ко мне:

– Помоги, родная, в своем доме умереть хочу…

Разве я одна смогу?

Зульфия БАЙНЕКЕЕВА

Фото автора