Камо: коллекционер с широкой душой

–Ты, наверное, смеешься надо мной, да? – говорит Камо БАБАЯН, вынимая из упаковки очередной трофей, но в голосе надежда на обратное. Это дешёвенький сувенир какого-то черкасского завода «Солдату Советской Армии». Кусок прозрачного пластика в виде памятной стелы, на которую приклеен растиражированный лик неведомого танкиста в шлеме. Камо не помнит, сколько он стоит, а главное –почему он его купил. Он просто любит старые вещи. Но мне кажется, ещё больше он любит просто покупать.

Старый гараж хранит в сырой тьме часть объектов его страсти. Старые книги – наверняка здесь есть и ценные экземпляры, но он не знает точно возраст самой старинной. Фотоаппарат «Смена-3» 1990 года выпуска, в упаковке, с паспортом. Отлично сохранившуюся пару кресел в стиле 70-ых и диван-развалюху возрастом гораздо моложе. Виниловые пластинки. Комоды и комодики. Безногие стулья. Старые телевизоры. Прибор для удаления катышков с трикотажа. 398 штук симок «Актив»…

– Это остатки, я купил их по акции – по 500 тенге вместо 1000! Целых два месяца говорил и выбрасывал, говорил и выбрасывал…

– Но зачем вам было покупать столько, если акция была ограничена во времени?

– Я сэкономил! Ты не понимаешь: они в два раза дешевле были, вот я и купил.

Я обезоружена, развожу руками, и мы смеёмся: каждый при этом остался при своем мнении. Я предлагаю их выбросить за ненадобностью, он соглашается, что надо, но сдаётся мне, он этого не сделает.

НЕ ПРОДАВЕЦ – ДАРИТЕЛЬ

В углу пылится главная местная достопримечательность – деревянный трехдверный шифоньер из приданого чьей-то прабабки. Шкап знатный: резной сверху донизу, блестит лаком, а «корона» вверху украшена лебедями. Он неказист, но основателен, такой типично купеческий гардероб. Камо говорит, ему 200 лет. Но коллекционер он ещё тот. Мне кажется, такие делали в начале 20-го века: видела похожий в антикварной лавке Уральска. Но Камо не заморачивается – сто так сто, для него есть только один критерий: чтоб ему нравилось. Он сам рассказывал, что у коллекционеров, помимо массы всяких требований, есть основное: сохранность. Ну, к примеру, есть у него древняя монета, какого-то тысяча восемьсот лохматого года. Не будь она стёрта на нет, ей бы цены не было. Но он её всё равно не выбросит – не может. Подарить, да, он готов.

– Это мое второе хобби, – поясняет он, и вынимает откуда-то из-под хлама (то есть это для меня хлам, а он эту бандуру наверняка опять же выкупил у кого-нибудь) распечатанную упаковку чего-то непонятного.

– Это тебе!

Я энергично отбиваюсь от подарка, но точку в этом споре ставит интригующее «я знаю, у тебя такого точно нет!». На свет божий из тугой упаковки извлекается какой-то здоровенный черный пластиковый поднос, оказалось, это поддон для багажника, он тонкий, и Камо случайно захватил лишнее: их целых три.

– На – один тебе, два других подаришь, кому захочешь, скажешь, от Камо, – деловито распоряжается он и триумфально спрашивает: – Ну что, я был прав?

– Да, такого у меня точно нет, – признаю я и уточняю: – А сколько их у вас всего было?

– Восемьсот.

И опережая следующий вопрос, сразу отвечает:

– Купил, чтоб дарить! Я же сказал – хобби, а как оно появилось, я расскажу тебе в следующий раз.

ЧТО ОБЩЕГО МЕЖДУ АВАСОМ И КОЛЕЙ

– Знаешь анекдот про «как вас зовут? – Авас, а вас?»? А у меня обычно так: «Как вас зовут?» – «Камо». – «Не кому, а кого! Так как вас зовут?!» Вот поэтому я Коля.

Ну, если честно, то сразу ясно, что никакой он не Коля. Настоящий южный мужчина: орлиный нос, брови вразлет, и вообще характерная внешность – так и просится на макушку феска с кисточкой и шелковый халат на плечи. Плюс через слово «джан», знаменитая южная дипломатичность («тебе, Зульфияджан, всё можно»)… Но вопрос «а как на это дело смотрит ваша семья, жена не ругается?» сначала даже не был понят:

– Нормально смотрит, слушай, это же моё дело, как она может ругаться?!

Героическая женщина. Но мне-то всё можно, пользуясь этим, нагло спрашиваю в третий раз: зачем вам это?! И окидываю глазами рассованные по углам, полкам, каталогам, коробкам, банкам, фаянсовым бочатам «богачества»: самой разной давности марки, кем-то подписанные почтовые открытки, монеты, банкноты, почерневший столовый мельхиор, покоцанный фарфор, медали, ордена, памятные значки и таблички, мещанские статуэтки козочек, поросят и рыбок, чеканки, бюстики Ленина, пластиковые сувениры… Кажется, легче сказать, чего здесь нет, чем перечислить всё.

– Не знаю, – в третий раз повторяет он. – Мне просто нравится всё старое. Это началось ещё в школе: однажды с мальчишками мы копались в земле, и я выкопал древний утюг, дома почистил – красивый оказался. И заболел: всё что можно и нельзя вокруг перекопал, даже когда родители картошку в огороде копали, рядом вертелся, так нашёл старый ножик, ещё что-то. У меня в Армении, в родном Ванадзоре, в доме сестры большая часть коллекции хранится. А атырауская началась в 90-ых, когда сюда переехал.

ЗАТО ЮРКА ТЕПЕРЬ ВСЕГДА СО МНОЙ!

В общем, это точно – он скупает монеты советского периода, но не перепродаёт их затем, а хранит: их у него очень и очень много. Но Камо всё же прокололся: он ищет одну особенную на продажу, точней, ему нужны две:

– Один коллекционер приходит ко мне время от времени и говорит, что купит её очень дорого: готов тысячу долларов дать за монетку 1958 года, любую. Они малотиражные, поэтому и ценятся у всех коллекционеров-нумизматов.

– Так вы все-таки готовы продавать экземпляры своей странной коллекции?

– Да, продам, но только вторую. Одну я обязательно должен оставить себе! 

Больше ничего из всего своего собрания странных предметов он не продаёт. Но готов отдать так, если его попросят, и совершенно не готов расстаться со всем этим для наведения порядка. Мне кажется, процентов девяносто всего этого можно смело выбросить, но и в этом, на сторонний взгляд, хламе, конечно же, встречаются настоящие шедевры.

– Гляди, когда у меня были деньги (когда-то Камо держал ресторан и был прилично богат), я купил это собрание марок, ты посмотри, какая! – говорит он и водит трепетно по марке 1947 года выпуска. Тут много марок того периода. В другом каталоге – серии на космические темы. Куча отдельных тематических папочек… По тогдашним временам – в 90-ых – отдать 400 долларов за марки было по меньшей мере расточительством. Но расточительством он называет другой период своей жизни: увлечение игрой.

– Одно время я заболел ставками. Спустил в букмекерской конторе целое состояние.

«Погорела» из-за игры и внушительная часть его коллекции, причём её лучшая часть – в поисках денег на ставки он продал за копейки настоящие раритеты. Пытался вернуть, предлагал потом настоящую за них цену тем своим покупателям, но безуспешно. 

И всё же он не коллекционер, говорю я ему. Скорее, старьёвщик. Но те скупали для дальнейшей перепродажи. Да, не подходит. Не нумизмат, не филателист, не библиофил, не филуменист, не филофонист… Нет у него специализации, всё скупает, если деньги есть.

– Не могу отказать. Вот принесла бабушка древняя однажды целую упаковку спичек 50-ых годов, новую, нераспечатанную. Как она сохранила? Не надо мне, говорю, а она: «Купи, сынок, не тащить же мне их обратно». Пришлось купить. Другая пришла совсем с какой-то ерундой, но купил у неё одного фаянсового поросёнка просто потому, что у ней даже на проезд в автобусе, по её словам, денег не было. А вот за него я сам торговался, – гордо говорит Камо, показывая на бюст Гагарина. – Узбек один нёс его во вторчермет. “Сколько, – спрашиваю, – за него выручишь там?” “500 тенге”, – отвечает. Я дал ему тысячу, и Юрка теперь всегда со мной!

Зульфия БАЙНЕКЕЕВА

Фото В. Истомина