В Атырау
+21 
В СССР за годы Великой Отечественной войны погибло 26,6 миллиона человек. А многим и до сих пор не известно о судьбах близких, пропавших без вести. И огромную работу по розыску погибших, и их ныне живущих потомков проводят поисковые отряды стран бывшего Союза. Наш разговор – с директором солдатского кладбища «Мемориал», руководителем поискового отряда «Надежда» из Волгоградской области Галиной Анатольевной ОРЕШКИНОЙ (на снимке). КАК ЗАРОЖДАЛАСЬ «НАДЕЖДА»
– Где истоки поискового движения?
– Полагаю, что всё начиналось с ветеранов войны, искавших своих однополчан там, где когда-то их собственноручно хоронили – давая при этом клятву вернуться, перезахоронить, поставить обелиск. Начиналось с местных жителей, с воинских частей, дислоцируемых в местах боёв. Этот поиск был неорганизованный, стихийный в местах наиболее ожесточённых боёв – в Пскове, Смоленске, Подмосковье, Курске, Воронеже, Сталинграде, в Белоруссии… Люди ехали на места боёв самостоятельно, безо всякой господдержки и специальной экипировки, постепенно знакомились меж собой, и в конце 80-х в Смоленске прошёл первый всесоюзный слёт поисковых отрядов.
– А какова история отряда «Надежда»?
– Это был 1988 год. Мы со школьниками пошли в поход. Расположились в 9 км от нашего села Россошка, разложили всякую снедь, мальчишки пошли за дровами для костра. Прошёл час, а их нет и нет, все стали беспокоиться. И вдруг прибегают, глаза горят, ничего толком объяснить не могут. «Там... там, страшно», – выговорил наконец один из них. Все опрометью помчались в ту сторону, пролетели несколько балок и замерли как вкопанные. Представьте закат, осеннюю степь, выгоревшую полынь, и на непаханой целине вдоль и поперёк – траншеи, окопы. Останки погибших, куски металла, противогазы, ботинки… Это уже потом стало понятно, что здесь «поработали» мародёры, роющие землю в поисках оружия и наград. А в тот момент мы долго стояли в оцепенении. Потом постепенно начали всё это собирать и сносить в траншеи. Одних только сапёрных лопаток насчитали около тысячи! Домой вернулись уже ночью, молча. А на следующий день вернулись вновь. Так и шли вслед за мародёрами всю осень, хороня кости наших солдат. Но придя на то же самое место в апреле следующего года, увидели ту же картину – всё разворочено.
Кстати, тогда же нашли и наш первый медальон, принадлежащий Тимофею Пантеле-евичу Грубенко из села Верблюжко Петровского района Кировоградской области. В медальоне даже была его фотография – крайняя редкость! В военкомате нам посоветовали самостоятельно написать письмо, что мы и сделали. А пока ждали ответ, создали поисковый отряд под названием «Надежда». Наконец, практически одновременно нам пришло три письма – от жены Грубенко, его двоюродного брата и из военкомата. Эти письма было невозможно читать без слёз.
Так всё и началось. 1 мая 1989 года мы нашли медальон политрука Павла Андреевича Жиленко, а потом этих медальонов было немало. Останки хоронили как в братских, так и в персональных могилах, искали родственников. Наш девиз – без вести никто не пропал!
У НАШИХ МЕДАЛЬОН, У НЕМЦЕВ ЖЕТОН
– Я так понимаю, найти медальон – это…
– Найти и прочесть медальон – это поисковое счастье! Бывает, поисковику за десять лет не удаётся найти ни одного медальона. Или находит, но не может прочитать. Солдатский медальон представляет собой пластмассовую капсулу, в которой хранятся записанные на клочке бумаги данные бойца и его близких родственников.
– А попадались фашистские медальоны?
– Назвать их опознавательный знак медальоном у меня язык не поворачивается. Медальон – это наше! А у них просто жетон. Их делали из нержавейки или алюминия в виде овала, где выбивался условный код – номер части, подразделения и личный номер солдата. Овал прорезан штрихами, чтобы можно было легко сломать – специально для похоронной команды. Половинки жетона с отверстиями нанизывались на проволоку по 50 штук – по подразделениям, частям, фронтам. Учёт у немцев был строгий.
– Правда ли, что некоторые предприимчивые граждане наладили продажу жетонов родственникам погибших немцев?
– Я видела, как в 90-х годах эти жетоны свободно продавались в гостиницах “Интурист” в разных городах вперемешку с иными военными находками, касками, штык-ножами. Да, есть те, кто превратил это в бизнес. Но с другой стороны, если у него на войне дед погиб, почему он должен этот жетон отдавать бесплатно? Может, на эти деньги он хочет ему могилу подправить? А помните, при Союзе, а потом и в России вместо зарплаты учителям выдавали в стеклянных банках отвратительную массу из испорченных цыплят под названием тушёнка? Вот и продавали жетоны, чтобы как-то выжить. Всё это было больно и унизительно. А сейчас жетоны сотнями бесплатно передаются в торжественные дни официальным лицам из Германии.
ИНТЕРНЕТ ВАМ В ПОМОЩЬ
– Приходилось ли сталкиваться с т. н. чёрными археологами - мародёрами, о которых вы уже упоминали?
– Они зачастую рядом копают. Вчера поисковик, который работал за Доном по моему заданию, рассказывал, как вокруг него рылись ещё 50 таких групп. Да, это уголовно наказуемо, но никто их не ловит. Бывало, нам удавалось записать и передать правоохранительным органам номера их автомашин. Даже говорить о них не хочу.
– Если чёрные археологи вне закона, то на каких нормативно-правовых актах зиждется деятельность поисковых отрядов?
– Законодательно прописано, кто имеет право на такие раскопки, кроме того, в каждом регионе есть свои нормативные акты. Конечно, они несовершенны, поэтому в Госдуме сейчас готовится проект нового закона. Время не стоит на месте. На местах бывших боёв ведутся путепроводные и другие работы, и, к примеру, в уставе строительных фирм бывает прописано право распоряжаться найденными на месте раскопок останками и предметами по своему усмотрению. Это, например, надо запретить.
– А сколько вообще поисковых отрядов в России?
– Около трёхсот. Есть и в других странах бывшего Союза. А вот в Белоруссии поиск запрещён. Там считают и, наверное, правильно, что этим не должны заниматься подростки. Поисковикам там разрешено работать с архивами, ухаживать за памятниками, но раскопками с 1994 года занимается специальное армейское подразделение. Однако белорусские поисковики выезжают на вахты памяти в Россию.
– Каково взаимодействие между поисковыми группами? Существует ли единая база данных по результатам работы? Как могло получиться, что останки моего земляка Каира Изимова нашли и перезахоронили ещё в 2008-м, а родственники узнали об этом совсем недавно? Даже в ЦАМО он числится в списках пропавших без вести. А вообще после этой истории ко мне обращаются знакомые и незнакомые люди с просьбой помочь в поиске. Что посоветовать им?
– Внесение изменений в документы Центрального архива Министерства обороны возможно только по специальным распоряжениям. Однако в Интернете есть множество сайтов поисковых отрядов, где выложена информация по поиску родственников найденных нами солдат и наоборот – родные ищут своих пропавших на войне предков. Это и сайт Союза поисковых отрядов России, и www.soldat.ru, и многие другие. Идёт постоянный обмен информацией. В поисках в самых разных регионах и странах активно помогают добровольцы. В деревнях и сёлах бывает даже подворный обход в поисках родственников. Кстати, просматривая интернет-сайты, будьте очень внимательны. Очень часто фамилии и имена, особенно не славянские, бывают ненароком искажены.
ОПАСНА ПОИСКОВАЯ ТРОПА
– Как финансируются поисковые работы?
– Это самый больной вопрос. Во всех регионах средства изыскиваются по-разному – где-то бюджет поможет по линии молодёжной политики, где-то частные лица. Но в большинстве своём поисковики работают на свои кровные. Всё зиждется на голом энтузиазме. Такого поискового движения, как у нас, нет ни в одной стране мира!
– Существуют ли какие-нибудь специфические приёмы в работе? Ведь заниматься раскопками на полях сражений – не просто лопатой махать. Это опасно, ведь запросто можно наткнуться на неразорвавшийся снаряд, бомбу, гранату.
– В настоящее время существуют все виды инструктажа: первичный, вводный, ежедневный. Все инструкции начинаются с частицы «не» – не трогать, не подходить, не паниковать… Никто не выходит в поле просто так. Поисковики сдают экзамены, зачёты, работают только группами под руководством старшого. С родителей детей берётся согласие на участие их детей в поисковом отряде.
Не каждый ребёнок, да и взрослый сможет работать с останками. В экспедиции на всех хватает работы, кто-то занимается кухней, транспортом и другими организационными делами. Другие работают с металлоискателем или щупом, копают. Со временем поисковики становятся настоящими профессионалами. Многие из моих учеников впоследствии стали служить в армии, милиции, МЧС.
– В отряде есть свои сапёры?
– Бывают поисковики-сапёры, после армии, но с 2000 года мы перестали сами уничтожать взрывоопасные предметы. Вызываем профессионалов. В этих местах гранату, мину, снаряд можно найти в саду, огороде, балке.
– Наверняка были трагические случаи?
– Двое мальчишек нашли гранату и решили её уничтожить путём подбора запала. Она взорвалась. Ранения были крайне тяжёлые. Один из них – мой сын – нашёл силы вынести товарища, который остался инвалидом. А сын к этому времени стал одним из лучших наставников поисковиков.
– Каков возрастной ценз?
– В отряд приходят с 12 лет. Ухаживают за памятниками, братскими и одиночными могилами, изучают историю, посещают ветеранов, проводят экскурсии. Лет с 14-ти сидят на раскопе и пальчиками перебирают землю в поисках мелких фрагментов. Это может быть амуниция и кости, а их у человека 206 – больших и малых. Поисковики рано взрослеют во всех отношениях. Те, кто не может и не уживается, быстро уходят. Здесь никто никого не заставляет.
Лев ГУЗИКОВ
Фото автора
20 мая 2010, 00:00
Прислать новость на WhatsApp