В Атырау
+21 
Годы, проведённые за решёткой, навсегда оставляют неизгладимый отпечаток в душе человека, тем более, если ему довелось провести там половину своей жизни. Моему собеседнику выпала именно такая доля – из своих 43 лет 23 года он отбыл «в местах не столь отдалённых». Исповедь бывшего преступника началась так: «Знаешь, родной, если тебя что-то интересует, мы чисто простолюдным разговором будем общаться. Не будем вдаваться в грамотею, потому что всё моё образование прошло там». По понятным причинам он решил остаться инкогнито.ПРОРОЧЕСТВО СУДЬИ
– Отец с матерью умерли, когда мне было 4 года. Старшие братья пристрастились к выпивке, дома наступили голодные времена, но милостыню мы ни у кого не просили. Когда ж мне исполнилось 8, один из братьев отрубил головы всем моим голубям, да ещё и избил меня, после чего я убежал из дома. Беспризорничал, ночевал по чердакам и теплотрассам, приворовывал, иногда попадая в спецприёмник.
Как-то мамины родственники из Башкирии забрали меня в Уфу, где определили в детдом с просто беспредельными порядками. Так что при первой же возможности я свалил в родной Гурьев. А в 13 лет уже в корне залез в воровство. Надо было выживать. Принялся магазины бомбить по городу. Столько их повскрывал – даже со счёту сбился! Умудрялся двери открывать, сигнализацию успокаивать.
– Были «учителя»?
– Нет, всему сам научился. Заранее приходил, смотрел, фотографировал глазами, обдумывал и делал. Конечно, были со мной пацаны, которым тоже деваться было некуда. А когда мне оставалась неделя до 14-ти, я попался. Дали мне “наколку” на железнодорожный контейнер с импортными вещами в депо по Ленинградской (ныне – улица С. Датова. – Л.Г.), я собрал ребят – и вперёд. В самый разгар мы, а нас было 11 человек, услышали выстрелы ракетниц охранников. Все врассыпную, а я нарвался на охранника, который воткнул мне в лоб ствол, да так, что у меня ноги отказали. У троих подельников были обрезы, один из них, видя мою ситуацию, подбежал и выстегнул охранника ударом обреза в висок, так и ушли. Позже решили отыскать какого-нибудь торгаша и весь товар, что успели припрятать, сдать оптом. Такого нашли и уже деньги поделили, как через несколько дней меня прямо из дома забрали менты. И ещё одного из ребят.
Оказывается, один из наших подельников, сволочь, несколько ящиков отдельно загасил и начал по-свойски ими распоряжаться – продавать и дарить, а так как таких дорогих и красивых вещей в городе тогда не было, менты тут же обратили на это внимание. Он сдал не всех, только двоих. Сроку мне наболтали десятку, подельнику шесть. Я, не задумываясь, с гордостью дешёвой посылаю судью. «Что так мало дали?» – спрашиваю. А он мне: «Не переживай, ещё добавится. На твоём лбу приговор на всю жизнь написан!»
Срок отбывать отправили на «тройку», это малолетка в Актюбинске.
– Во времена СССР про малолетку рассказывали страшные вещи. Какие порядки были на «тройке»?
– Даже и вспоминать не хочу. Взять хотя бы прописку. Например, мне на полу у порога постелили полотенце, поставив на него кружку с ложкой. Перешагнешь – и ты попал, а поднимешь – тоже. Как тут быть? Я отодвинул всё это в сторону, приняв, как оказалось, верное решение. Следующий этап прописки – отгадывать загадки, и если неправильно ответил, тебя подвязывают за руки, и каждый, обмотав руку полотенцем, бьет в грудь. После этого ты становишься ханыгой или заханыженным.
Отгадывая загадку, мне пришлось сделать выбор и подписаться на убийство дубака (сотрудник исправительного учреждения. – Л. Г.). И уже в самый момент один из страховочных схватил мою руку с ножом сзади и для отвода глаз попросил у сунувшегося в кормушку дубака спички. Я потом говорю: «Надо будет, за такие загадки тебя самого замочу». После этого все успокоились и решили со мной жить по-братски.
6-ая, 32-ая, 64-ая, 23-ая, 69-ая…
По достижении совершеннолетия меня перевели в ту самую «шестерку» – состоялся «подъём на взросляк». Там тут же поместили в привратку – небольшую комнату, где содержалось 50-60 человек. Там начались «ломки на повязки». Кто соглашался надеть на руку повязку, становился сотрудником администрации, козлом на всю жизнь. Кто не подписывался – ломали. За малейшую провинность загоняли на несколько дней в собачник, – клетку в половину человеческого роста, держа там на хлебе и воде.
В привратке я провел полгода. Выйдя на зону, поселился в бараке, встретился с земляками, начали чифирить. Я закурил, и в это время начался обход администрации. Смотрю, все сигареты прячут, а я ничего не понял и курю себе дальше. Один из офицеров сделал мне замечание и принялся бить. Не выдержав, я ударил его чайником с кипятком по голове. За этого майора вкатили мне еще пятёрку сверху, отправив на строгий режим, на «32-ую», которая находилась в пригороде Гурьева в поселке Новокирпичный. На «32-ой», кстати, уже сидел мой старший брат.
В этом лагере администрация вовсю торговала «колёсами» (психотропными таблетками) – финозипам, радидорм, велодорм и прочими. В лагерях они считаются кайфовыми. Вот и пьёшь их от скуки и от злости на жизнь. Так получилось, что, будучи «под колёсами» я сцепился с нашим отрядником. Как потом рассказали, я его палкой, которой прочищают туалетное очко, бил, а на следующий день очнулся в изоляторе. Светил новый срок, а в это время в лагере появился новый психиатр, женщина. Я несколько раз посетил её, поделился своими проблемами. Она и посоветовала мне перевестись в дурдом под Алма-Ату, как единственный выход, чтоб не получить новый срок. Помогла. Написала сопроводительные бумаги кому нужно, я приехал, а врача этого на мою беду на месте не оказалось.
Санитарами в этой больнице работали осуждённые из числа ментовских, прокурорских, судейских и прочих сыночков. Торговали анашой, «колесами», спиртным. Один из них обманул меня, забрав вещи в обмен на литр водки, а потом заявил, что вообще впервые меня видит. Тогда я взял кипятильник, напрямую подключив его к розетке и удлинив провод. Подзываю санитара и 220 ему в живот. Набежали другие, скрутили и принялись колоть сульфазином. Это лекарство для настоящих психически больных, а нормальных людей при этом охватывает паралич.
Вскоре в больнице поменялся главврач, которой я и рассказал всю правду. «Тогда езжай обратно», – говорит она, и направила на «64-ую» строгого режима в Узень. Там тоже принялись ломать. Это длилось несколько месяцев, пока не поменялся «хозяин» (начальник колонии. – Л. Г.). В итоге меня перевели в Актау на «23-ую». А это был «рабочий лагерь» – кто хочет работает, козлы не беспредельничают, менты в основном занимались коммерческими делами (наркота, спирт). Пожил, а потом специально перевёлся на «69-ую» в сангород, оттуда и освободился в середине 90-х.
РЕЗНЯ ЗА «КОМОК»
После всего этого переехал в Актюбинск, познакомился с девушкой, с которой сложились отношения. В те годы, как ты помнишь, вовсю торговали через коммерческие ларьки. Я и присмотрел один такой дряхлый, бесхозный, – привёз и установил прямо возле дома в районе Шанхая – это частный сектор. Бизнес пошёл в гору, пока в один прекрасный день ко мне не подошли трое и показали свои «корочки». Они потребовали в трёхдневный срок убрать ларёк с их территории, пригрозив серьёзными неприятностями. Честно говоря, я не придал их визиту значения. А через три дня возвращаясь домой, заметил возле подъезда трёх с арматурами в руках. Вернулся в комок, выпил в два приёма бутылку водки, посидел и незаметно от своей женщины забрал разделочный нож…
Хоть я и увернулся, один всё же успел сильно зацепить меня трубой по спине, но убивать его я не собирался! Хотел в неживое место попасть и остальных пугануть, а тот пошатнулся, и нож попал прямо в сердце. Подскочил второй – ударил и его. Третий сразу убежал.
Поняв, чем это закончится, я вытер нож, переоделся дома и пошёл к своей. Золотце, говорю, так получилось, что мы сегодня расстаёмся на всю жизнь. И рассказал ей всё. Куда деваться? В бега? Мне некуда бежать. Она, плача, предложила мне явку с повинной – всё-таки меньше дадут.
Ночью в дежурной части сидели трое, пили, а выслушав меня, расхохотались: «Тут недавно тоже один дурак сдаваться приходил. Иди, ненормальный, отсюда!» Наконец, самый трезвый из них организовал выезд. Когда увидели два трупа, ошалели и заковали в наручники.
«ЛЮДСКОЙ ЛАГЕРЬ» ОСОБОГО РЕЖИМА
В итоге – 12 лет строгого режима на «23-ей». Там, после неоднократных попыток сломать, меня как злостного нарушителя режима отправили на «вишню» (село Вишнёвка, ныне Аршалы под Астаной. – Л. Г.). Это «22-ая» зона, «крытая» - особый режим, значит. Такого лагеря я ещё в жизни не видел. У воронка нас встретил ДПНК (дежурный помощник начальника колонии. – Л. Г.) и говорит: «Ребята, здесь людской лагерь. У кого есть “хвосты” – езжайте, откуда приехали». Несколько человек тут же запрыгнули обратно в воронок. В изоляторе чистая постель, магнитофон, телевизор. Даже нож на столе лежит, чего нигде не увидеть. К людям обращаются по имени или «господин осуждённый».
Тем временем мы сделали «прогон» – каждый на листке написал кто он, откуда, где и за что сидел. Эти биографии впоследствии изучает каждый в лагере. Потом меня закрыли в одиночку барака усиленного режима. Каждый «на крытке» должен, как минимум, год провести в одиночке, после чего переводят в другую камеру, с более мягким режимом содержания. А дальше – хочешь огороды сажай, хочешь голубей держи, свиней, курей, занимайся кустаркой. А тамошние умельцы такие вещи делают! Даже Назарбаеву саблю делали по заказу какого-то министерства. Двое кустарей сделали ее за неделю, с гербом на ручке с позолотой и серебром, зеркальную, гнулась в дугу и не ломалась.
Так прошло шесть с половиной лет, пока моя сестра через знакомых не вытащила меня.
– Что же получается, – никакой личной жизни, продолжения рода фактически и не было?
– Почему же. В своё время в местном СИЗО-9 меня навещала девушка, которая, несмотря на мою ситуацию, согласилась выйти замуж. И как-то раз меня вызывают на свиданку, ничего, правда, не объясняя. Небритый, я накинул на майку пиджак, снял с чей-то головы шляпу, да так и попал в окружение невесты и приехавших работников ЗАГСа. Хоть бы предупредили, что ли…
Потом родился сын, и хотя жена вскоре покинула меня, мы поддерживаем отношения. Недавно сыну исполнилось 23 года.
МИРОТВОРЕЦ ХУДО
– В неволе одна из отчаянных акций протеста – членовредительство. Тебе не доводилось «вскрываться» или, скажем, рот себе зашивать?
– Приходилось. На «64-ой» был случай, когда один парнишка из Кызылорды вспорол себе живот и кишками обмотал решётчатую дверь камеры, чтоб не пропустить ментов, которые пришли ломать нас «на повязки». Он продержался несколько минут и упал. Вошедший ДПНК в звании подполковника сапогом отодвинул кишки и поинтересовался у меня: «А ты почему не вскрываешься?» И протянул бритву…
Меня зашили снизу вверх, после чего менты со мною больше не связывались.
– А что, среди администрации нормальных людей вообще не было, одни изверги?
– Встречал немало хороших людей, благородных, душевных и достойных, но они ничего не могли сделать, их слишком мало. Такие либо молчали, либо просто увольнялись.
– С ворами в законе не приходилось пересекаться?
– Приходилось. К примеру, с Сериком Головой в конце 80-х я сидел в одной хате изолятора. Он человек слова, его боятся и уважают. А в 86-м году, когда новоузеньские спрашивали с кавказцев, а менты ничего не могли поделать, хоть и войска в город ввели, тогда на «64-ую» специально вора в законе Худо завезли. Сам он из Грузии. В лагерь приехал, поговорил с узеньской братвой, и все успокоились. Его постановка была людская, даже менты прислушивались. Как он скажет, так и делали. Оттуда Худо и освободился.
– Как правило, в местах лишения свободы туго с питанием. Где пришлось тяжелее всего?
– Сложно сказать. Например, в том же Нижнеангарске. Привезут на лесоповал в тайгу несколько сотен человек, а в охране остаются всего пара автоматчиков. Потому что знают, что оттуда не убежишь. Снег, где по колено, а где по пояс. Работаешь, пытаешься выжить. Делаешь наживку из какой-нибудь мелкой живности – и в яму под снег. Запах крови привлекает волков, их и ели. Мясо твёрдое, безвкусное, ни что не похоже. Но есть ведь что-то надо...
В общем, я такой жизни, какой мне довелось прожить, врагу не пожелаю. Удивляюсь, как смог выжить!
Записал Лев ГУЗИКОВ
21 января 2010, 00:00
Прислать новость на WhatsApp